Мастера

Пётр Успенский

Живите с тем, что находится в гармонии с любовью, и пусть всё остальное постепенно исчезнет.

Бахааддин
Защита от автоматических сообщений

О мастере

До знакомства с Георгием Гурджиевым Петр Демьянович Успенский был уже достаточно известным журналистом, эзотериком и оккультистом, был близко знаком с теософами, много путешествовал по Востоку в поисках истины и выпустил несколько книг, посвященных исследованиям четвертого измерения. 

Он родился 5 марта 1878 года в Москве, и с раннего возраста проявлял необыкновенно ясную память и тонкую восприимчивость: «Я помню себя с очень раннего возраста. Я ясно помню некоторые события, произошедшие со мной до двухлетнего возраста. С трех лет я помню себя совершенно отчетливо. Я помню Москву того времени, помню Звенигород, маленький старинный городок на Москва-реке, расположенный около тридцати верст к западу от Москвы. Я помню там реку, лодки с запахом смолы, холмы, покрытые лесами, старинный монастырь»

Маленький Петр был окружен заботливыми родителями, которые поощряли его увлечение поэзией и живописью, знакомили с литературой и философией. Его отец, Демьян Петрович, был математиком-любителем и любил порассуждать на популярную в то время тему четвертого измерения, а мама любила живопись, хорошо знала русскую и французскую литературу. 

В поисках чудесного 

Благоприятная атмосфера детства была нарушена, когда внезапно умер отец, и мать вынуждена была отдать сына в гимназию на полный пансион. Так в возрасте 10 лет мальчик сменил родительский кров на казенные коридоры и строгие классные правила. Воспоминания о том времени остались самые безрадостные. Больше всего его тяготили правила и ограничения, принятые в закрытом учреждении. Гимназию он так и не закончил. 

Спасали его книги, которые открывали перед ним другие миры, огромные и более реальные. Они преодолевали все преграды и строили совершенно новую модель человеческого существования. 

Сначала это были естественные науки: «...передо мной лежит «Физика» Малинина и Буренина. Я выпросил эту книгу на время у одного из старшеклассников и теперь с жадностью читаю её, охваченный энтузиазмом и каким-то восторгом, сменяющимся ужасом, перед открывающимися мне тайнами. Стены комнаты рушатся, передо мной расстилаются необозримые горизонты неведомой красоты. Мне кажется, будто какие-то неизвестные нити, о существовании которых я и не подозревал, становятся доступными зрению, и я вижу, как они связывают предметы друг с другом. Впервые в моей жизни из хаоса вырисовываются очертания цельного мира. Всё становится связным, возникает упорядоченное и гармоничное единство. Я понимаю, я связываю воедино целую серию явлений, которые до сих пор казались разрозненными, не имеющими между собой ничего общего»

Потом, когда он уже работал журналистом в газете, - книги по оккультизму: «Я жил в высушенном стерилизованном мире с бесконечным числом запретов, наложенных на мою мысль. И внезапно эти необычные книги разбили все стены вокруг меня, заставили меня думать и мечтать о том, о чём я раньше не смел и помыслить. Неожиданно я обнаруживаю смысл в древних сказках; леса, реки и горы становятся живыми существами; таинственная жизнь наполняет ночь; я снова мечтаю о дальних путешествиях, но уже с новыми интересами и надеждами; припоминаю массу необычных рассказов о старинных монастырях. Идеи и чувства, которые давно перестали меня интересовать, внезапно приобретают смысл и притягательность; глубокое значение и множество тонких иносказаний обнаруживаются в том, что ещё вчера казалось наивной народной фантазией. И величайшей тайной, величайшим чудом кажется мысль о том, что смерти нет, что покинувшие нас люди, возможно, не исчезают полностью, а где-то и как-то существуют, что я могу снова их увидеть. Я так привык к «научному» мышлению, что мне страшно даже вообразить нечто вне пределов внешней оболочки жизни»

Этот период оказывается полностью насыщен новыми идеями. Успенский интересуется снами, проводит эксперименты, пытаясь найти необычные ощущения настоящей жизни, единения и бесконечности, посещает уединенные монастыри Севера и лекции в европейских университетах. Значимым открытием для Успенского стал Ницше и его идея сверхчеловека. Но если для Ницше это была некая абстрактная идея, то Успенский воспринимал ее как модель для воплощения, ориентир для духовного роста. Подобно Ницше, он считал, что эволюция человечества начинается с роста сознания и искал методы для его достижения. 

Мостиком к воплощению идеальной модели сверхчеловека стала теософия Е.П. Блаватской, которая открыла для Петра Демьяновича двери в новый и большой мир эзотеризма. В основе этого нового пути духовного роста лежала практическая работа по самонаблюдению и самоизучению, а также поиск живых хранителей и носителей эзотерической традиции. Однако увлечение теософией относительно быстро угасло. Высоко оценивая опыт самой Блаватской, Успенский после ее смерти видел в теософском движении отсутствие развития, превращение в догму. 

В поисках своего собственного пути и духовных школ в Петр Успенский отправился в экспедицию на Восток, опубликовал свою первую книгу – «Четвертое измерение» (1909). Книга сразу же принесла Успенскому признание в интеллектуальных кругах. «Четвертое измерение! – писал Успенский в 1912 году. – Вот реальность, которую я смутно чувствовал уже давно, но которая всегда ускользала от меня. Теперь я вижу свой путь, вижу, куда он может вести»

Философская, богословская, мистическая и оккультная литература расширяли его познания в этих областях. Он изучал различные течения от французской мистики до веданты, особое внимание уделяя поиску экстатических состояний в различных традициях, открыл для себя мистическую традицию русского православия, представленную в «Добротолюбии» («Филокалии»), познакомился с идеям русской философии своих современников, экспериментировал с состояниями измененного сознания. Наконец, в 1912 году опубликовал еще одну из важнейших своих работ этого периода – «Tertium Organum» («третий канон мысли»), которая затрагивает огромный круг проблем: кантовская теория пространства и времени, идея вечного возвращения Ницше, теория пространственно-временного континуума Эйнштейна и Минковского, идея Блаватской об эзотерической традиции, буддийская концепция «линги шариры», или «длинного тела» человеческого существа, изменяющегося в течение жизни в личностном пространственно-временном континууме, а также концепции сверхчеловека и эзотерического христианства. 

После возвращения из длительного путешествия по Египту, Цейлону и Индии Успенский читает в Санкт-Петербурге циклы лекций «В поисках чудесного» и «Проблема смерти», которые привлекают множество слушателей. 

Учитель и ученик 

Примерно с таким огромным багажом знаний и опыта 37-летний Петр Демьянович Успенский весной 1915 год познакомился с тогда еще никому неизвестным Георгием Гурджиевым, учителем танцев. Но совсем скоро идеи Гуржиева и его методика «пробуждения» захватили Успенского. Неудовлетворенность собственными исканиями переросла в ощущение обнаружения истинного знания. И Успенский становится учеником Гурджиева, организует встречи и лекции, ведет записи бесед, которые позже легли в основу двух его самых известных книг – «В поисках чудесного» и «Четвертый путь». 

Учение Гурджиева поражало современников своей практичностью, конкретностью и математической точностью, а также отсутствием заимствованных понятий. Кроме этого, в нем была неожиданная музыкальная составляющая. Вселенная была представлена законами музыкальной гармонии (закон октав), перекликавшейся с химией (закон трех). И если Гурджиеву принадлежала концепция этого знания, то Успенский был автором детальных расчетов и сложной схемы корреляции «химических» элементов и музыкальных нот. 

Петр Демьянович активно принимал участие в деятельности Гурджиева и в том, что Гурджиев называл «работа над собой», или просто «работа». Однажды, пребывая с учителем на финской даче, Успенский испытал «чудесное» переживание, которое окончательно убедило его в том, что он на правильном пути. Несколько недель подряд он «слышал» голос Гурджиева в области груди, и мог с ним разговаривать, отвечая вслух. Такое общение было воспринято обоими собеседниками как состояние «пробуждения». 

В начале 1920 года Успенскому удалось уехать из России. Они встретились с учителем в Константинополе (Турция), вместе работали над сценарием балета, переводили одну из песен дервишей, организовывали Институт гармонического развития, бродили по базарам. Гурджиев дал разрешение на написание книги о четвертом пути. Но Успенский все больше понимал, начавшийся еще пару лет назад разрыв между ними неизбежен, и когда появилась возможность уехать, Гурджиев уехал в Германию, а Успенский - в Англию. Еще некоторое время Успенский встречался с Гурджиевым, помогал с покупкой дома во Франции, бывал в нем, но после отъезда Гурждиева в США в 1924 году окончательно решил продолжать самостоятельную работу: «Но, несмотря на весь мой интерес к работе Гурджиева, я не мог найти в ней места для себя и не мог понять ее направленности. В то же время я не мог не видеть, как видел уже в 1918 году в Ессентуках, что в организации самого дела заключено много разрушительных моментов, что оно должно развалиться». 

Интересно, что разрыв между учеником и учителем, столь болезненно переживавшийся Успенским, оказался плодотворным для обоих — он сделал Успенского самостоятельным духовным учителем, а Гурджиев, оказавшись без поддержки Успенского, был вынужден стать писателем. 

Четвёртый путь П.Д. Успенского 

Вскоре после прибытия в Англию Успенский начал читать лекции, продолжая начатую еще в России работу. Собрания на Уорвик-стрит 38 в Лондоне проводились в привычном для гурджиевских встреч формате вопросов и ответов. Даже отойдя от своего учителя, Петр Успенский не отошел от системы. И чем больше он ее изучал, тем больше нового для себя обнаруживал. 

Его последователи отмечают, что несмотря на то, что Успенский требовал дисциплины на своих занятиях, он был добрейшим человеком. «Где нет правил, там нет школы», – утверждал Успенский. Правила должны были создавать напряжение и ауру тайного общества, чтобы способствовать усилиям по преодолению негативных эмоций. В отличие от методов Гурджиева, Успенский использовал более мягкие приемы и вместо показной театральности использовал слова, которые имели тот же эффект, а, может быть, даже и больший: он умел добиваться результатов меньшими усилиями. 

Круг влияния Успенского в Англии постоянно расширялся, пополняясь новыми учениками. Много времени он посвящал своим рукописям. Публикации книги «Новая модель вселенной» привлекли к нему еще больше заинтересованных в духовном развитии искателей. В 1938 году был открыт институт изучения эзотерического развития человека «Историко-психологическое общество». Среди посещавших лекции П.Д. Успенского в Лондоне были известные писатели Бернард Шоу, Олдос Хаксли, Томас Элиот, Кристофер Ишервуд. Герой пьесы Шоу «После многих лет» доктор Проптер воплотил в себе многие черты Успенского. «Личность – это тюрьма, – говорит этот герой. – Потенциальным добром является все, что помогает выйти из тюрьмы»

Постепенно Успенский выделил двух своих последователей, предоставив им право вести собственные группы. Это были Джон Годолфин Беннетт, математик и философ, объединивший изучение религий с научными исследованиями, и Морис Николл, практикующий психиатр, представитель идей Карла Юнга. 

Беннетт вспоминал: «Упомянув П.Д.Успенского, я должен сказать несколько более об этом замечательном человеке. Ему удалось убедить меня и сотни других, что благодаря самонаблюдению и работе над собой возможно пробудиться, а пробудившись - осознать и понять истинную ситуацию человека. Хотя на него обычно ссылаются как на ученика Гурджиева, пусть даже как на главного ученика, фактически он был оригинальным мыслителем, чьи личные убеждения радикально отличались от гурджиевского учения, из которого он отобрал только те элементы, которые совпадали с его собственными убеждениями. Эти убеждения в основном пессимистичны. Наша жизнь есть тюрьма, в которую человек обязан возвращаться снова и снова – не путем перевоплощения, но повторением той же самой жизни, и так до тех пор, пока он не сможет достичь освобождения. Он был почти подавлен ужасом существования. В раннем возрасте он предпринял попытку самоубийства. Этот эпизод ярко отображен в его автобиографическом романе «Странная жизнь Ивана Осокина». 

Успенский был удивительным толкователем гурджиевсхих идей, а также собственных взглядов, когда его удавалось навести на эту тему. Он был глубоко религиозным человеком, находившимся в глубоком бунте против религии, поскольку он нашел её лишь в юности и в последующих поисках. Всякий раз, когда мы упоминали имя Бога на его занятиях, а также его понятие Абсолюта, оказывалось, что эти понятия бесконечно далеки от человека и этим объясняется беэбожественность мира. Возможно, он одобрил бы теорию современных теологов о смерти Бога, и он, конечно, одобрял Ницше, чью схему вечного возвращения он разработал по-своему. 

Успенский безоговорочно верил в реальность ментальных субстанций, или энергий, и описал опыты обращения с ними в своих коммуникациях с Гурджиевым. Но его методом было постепенное приближение к достижениям, не форсируя их, – так что ученики боялись упоминать опыты, которые подтверждали работу особых энергий, хорошо зная, что он обрушит на них примерно тонну холодных кирпичей. 

Различие между его отношением к простой религии и отношением к ней Гурджиева поражает, если сравнить две их книги о «Системе»: его собственную «В поисках чудесного» и Гурджиева «Все и вся». В то время как Гурджиев говорит о «бесконечном милосердии нашего Творца» как непосредственно занятого судьбой человечества, Успенский утверждает, что Абсолют может знать о существовании всего человечества не более, чем люди могут знать о существовании какого-нибудь одного атома или электрона. 

Негативное отношение Успенского к религии оказало глубочайшее воздействие на меня, и я восстановил свою религиозную веру, только когда вернулся к Гурджиеву в 1946 году. Теперь я вижу, какое большое значение это имело для меня. Я упоминаю об этом здесь, чтобы продемонстрировать трудность, с которой сталкивается любой неопытный и наивный искатель, когда он встречается с человеком, далеко превосходящим его по знаниям и способностям. Там, где учитель не требует веры, но, напротив, требует, чтобы его ученики не принимали ничего, не проверив этого на своем собственном опыте, искушение принять то, к чему приходит человек в результате такой собственной проверки, за окончательную истину, очень велико. 

Успенскому я обязан своим неизменным убеждением, оставшимся у меня и сегодня, что для того, чтобы приобрести какую-нибудь ценность, нужно быть готовым заплатить за это; хотя мое представление о том, что именно означает плата, существенно изменилось. У меня было неправильное понятие о том, что подразумевается под термином «сверхусилие». Собственный пример Успенского – о преодолении 20-мильного пути в снежный буран – вызывал в моем воображении картину о героическом действии, заставляющем человека достичь продела своей выносливости. Эта картина возникла на подготовленном холсте, поскольку я был воспитан моей матерью в убеждении, что самоотрицание и подвижничество ценны сами по себе. Нужно всегда остерегаться того, чтобы рассматривать какое-то конкретное учение как пригодное для тебя только потому, что в детстве ты привык думать созвучным образом. Я безмерно благодарен своей матери, что она собственным примером и своими наставлениями зафиксировала во мне мысль, что лень разрушает нас, и что терпимость – одна из лучших наших добродетелей. Эта благодарность намного перевешивает связанный с этим вред от того, что мне пришлось в течение 60 лет пребывать в иллюзии, что неприятное для нас лучше, чем приятное»

В начале 40-х гг. Петр Успенский из-за войны уехал в Нью-Йорк, США, где также продолжил работу с группами по пробуждению. Это были трудные времена, приходилось многое начинать сначала. Но он не прекращал работу до самой своей смерти, когда у него обострилась болезнь почек. Он ушел из жизни 2 октября 1947 года в Англии на руках своего ученика и близкого друга Родни Коллина.

Перед своим уходом Петр Демьянович говорил своим ученикам о разочаровании системой, призывал их искать собственный путь. Как ни парадоксально, но именно книга П.Д. Успенского «В поисках чудесного», опубликованная уже после его смерти в 1950 год и одобренная Георгием Гурджиевым, признается истинным учением четвертого пути. Хотя сам Успенский был против ее публикации и называл ее «Фрагментами неизвестного учения». Книга является наиболее полным, систематическим и глубоким изложением учения Гурджиева, каким оно было представлено перед его российскими последователями, и дает прекрасный пример самонаблюдения, которое является одним из опорных пунктов гурджиевского метода «работы». 

Нравится